Валерий Казаков - Страна чужой жизни. С юмором о грустном
Владимир с энтузиазмом откликнулся на предложение товарищей по цеху и за месяц до выставки успел нарисовать два десятка вполне приличных картин, воспевающих родную землю, её восходы и закаты, дремотные леса и синие ультрамариновые реки. На новые картины ушло несколько килограммов отменных цинковых белил, большое количество тюбиков кадмия лимонного, кобальта зеленого и охры светлой.
Выставка проводилась в конце сентября. Клены на улице Грибоедова в ту пору стояли ещё на половину зеленые, но солнце было уже не таким ярким, как раньше, а серая кисея облаков ранним утром надолго затеняла горизонт.
Многочисленные картины Владимира Косогорова были доставлены в огромный выставочный зал Союза Художников и аккуратно разместились там по высоким стенам. Но как не пытался Владимир придать своим картинам впечатление чисто художественной ценности, это у него не получилось. Потому что все его пейзажи разместились на одной стене зала, а три другие стены заняли обнаженные женщины на зелёном, голубом и фиолетовом фоне.
Женщины на картинах Владимира Косогорова были, что называется, на любой вкус: тощие и толстые, розовощекие и бледные, высокие и не очень, улыбающиеся и грустные, вальяжно лежащие в постели и идущие зрителю на встречу, сидящие на кушетках, стульях, диванах и утопающие в шелковых простынях. Полуодетые, нагие, слегка прикрытые воздушными сорочками, пеньюарами, туниками. Глядящие с любовью, с вызовом, с мольбой. Охряные, бирюзовые, с оттенками сиены и умбры на округлых боках. Все эти женщины выглядели вызывающе колоритными, были как-то непривычно раскрепощены и в то же время роскошны.
В общем, на признанных авторитетов живописи выставка произвела неприятное впечатление. Один из них так высказал свое отношение к картинам Владимира Косогорова.
– Сплошные голые задницы. Но публике это почему-то нравится. Даже странно, как быстро одичал народ.
– Да – да, вы правы, подобные картины разрушают нравственность, размывают идеалы настоящего искусства, – вставила свою реплику одна престарелая служительница вернисажа, нервно помахивая веерком.
– Не во время всё это, не во время, – резюмировал авторитетный ценитель живописи.
Как назло Владимир Косогоров находился поблизости и слышал всё. После этого он, осторожно ступая, отошел в сторону от ценителей живописи. Приглушая внутреннее волнение, прогулялся по переполненному залу и присел на пустующий стул рядом с лучшей своей картиной, на которой обнаженная женщина была изображена в виде юной нимфы выходящей из синеватых зарослей цветущего бересклета. Её золотистые волосы крупными волнами скатывались до плеч, а матовое и гибкое тело казалось поразительно гладким, теплым и манящим. Люди подолгу задерживались возле этой картины. И некоторые из них настолько проникали в её содержание, что порой высказывали своё отношение к ней, похожее на восторг, называя женщину, изображенную на картине то мадонной, то богиней, то воплощением соблазна. Оказавшись под впечатлением их восторженных отзывов, Владимир Косогоров поворачивал голову и так и этак, надеясь увидеть нечто значительное в этой своей картине. Но, сколько не приглядывался к ней, сколько не вертел головой, выискивая нужный ракурс, – вынужден был признать, что это вовсе не мадонна, не богиня, а обыкновенная голая баба – профессиональная натурщица, которую он хорошо знает и с которой не раз выпивал.
И всё же выставка Владимира Косогорова имела неоспоримый успех. Через какое-то время в просторный зал Союза Художников валом повалил народ. В основном это были молодые люди и зрелые сорокалетние женщины, которые пришли посмотреть как бы сами на себя, но со стороны чужими глазами. Всем этим зрителям нравилось восторженное отношение художника к женскому телу. Они называли Владимира певцом истинной красоты, поэтом чувства, философом настоящей любви. Было видно, что эта наивная публика давно соскучилась по простому и зажигательному женскому телу, которое по сути своей трогательно и беззащитно.
В силу сложившихся обстоятельств, Владимир Косогоров вознесся на волне славы так высоко, что им заинтересовалось местное телевиденье. Но как не пыталась съемочная группа во главе с опытным оператором снять самые безобидные полотна – на экране отснятый материал почему-то проявлял себя слишком ярко и слишком эротично. А эта выпирающая отовсюду эротичность, никак не сочеталась с пуританской философией местной интеллигенции и суровыми взглядами руководителей городка. Поэтому отснятый материал нещадно резали, клеили и резали вновь, пока на пленке не осталась всего одна тощая слегка синеватая женская задница, отдаленно напоминающая куриную. Такое показывать по телевидению было попросту неудобно. Тем более что и качество фотосъемки оказалось не самым лучшим…
Но вопреки всему о Владимире Косогорове заговорили. О нем стали писать в местных газетах. Его картины люди начали раскупать за приличные деньги с фантастической быстротой. Иметь в доме картину Владимира Косогорова стало признаком хорошего тона.
Кто-то из журналистов заразился всеобщим энтузиазмом так, что в очередной статье назвал Владимира родоначальником нового направления в современном искусстве, где целомудрие и нравственность уже не играют никакой роли, где превыше всего ценится только полная свобода художественных форм. Его стали приглашать для публичных выступлений в школы и техникумы, в библиотеки и Дома культуры, на промышленные предприятия и в больницы для наркоманов.
Владимир никому не отказывал. Он знал, что слава просто так не приходит, за настоящее признание надо бороться. Надо быть человеком публичным. Но, оставшись наедине с самим собой, он всё же не мог как следует понять, что с ним произошло за последнее время, что случилось? Ведь он рисовал этих самых голых баб уже лет двадцать. Он продавал их на местном базаре по выходным дням в самых неприглядных местах, где обитала отборная «шушера». И вот в одночасье он стал знаменитым человеком. Его называют гением, к его словам прислушиваются, в его картинах ищут тайный смысл.
Неизвестно как сложилась бы его судьба в дальнейшем, если бы однажды вечером он не погиб от разряда статического электричества, когда снимал через голову черный китайский свитер… Потом его знакомые говорили, что видимо не зря с раннего детства Володя так не любил черный цвет и «Черный квадрат» Малевича. Это было некое предзнаменование, тайный знак, которого он инстинктивно страшился, но уберечься от него почему-то не смог.
Влад и Вера
Влад весной вернулся из тюрьмы. Он был черен, худ и подавлен неожиданно свалившейся на него свободой. Его приняла к себе сорокалетняя бездетная вдова, которая каждый год неудачно выходила замуж. Вдова отогрела Влада, откормила, а потом стала приучать к работе в саду и огороде, намереваясь создать с ним нормальную сельскую семью.
Влад вытерпел неделю, а потом спросил:
– Ты мне скажи Вера, кто тебе нужен? Мужик в доме или конь в огороде?
– Мужик, – ответила Вера, не чувствуя подвоха.
– Тогда отпусти удила. Не наседай, – пояснил Влад.
И Вера наседать не стала, решила, что Влад ещё не отдохнул, как следует после отсидки, не набрался сил, не надышался воздухом долгожданной свободы. Стала печь ему блины, варить щи из баранины, котлетами угощать. Влад после этого поправился, округлился, порозовел. Немного погодя, Вера нашла подходящий момент и как бы между делом сообщила ему, что к ним в школу, где она работает поваром, понадобился тракторист. Продукты в школьную столовую возить, детей обучать вождению, кое какие хозяйственные дела на досуге исполнять.
– Не тяжелая работа, тебе понравится, – заверила Вера с улыбкой.
Влад немного помолчал, потом отвернул лицо в сторону и с явным недоумением спросил:
– Тебе, Вера, мужик нужен в доме, или механизатор на тракторе?
– Мужик, – снова ответила Вера.
– Тогда не доставай.
– Но, как же без работы-то на селе? – не поняла Вера.
– Вот освоюсь, присмотрюсь, что к чему – потом определюсь.
И Вера доставать не стала, не такая она женщина. Только после этого разговора на других деревенских мужиков стала поглядывать с тоской. Вот, например, у соседки бухгалтерши муж – с машиной, каждый день на работу ездит, все в дом, все в хозяйство, как положено. У другой соседки муж ветеринар. У него тоже все есть. Он каждый день с колхозной фермы привозит что-нибудь. То молоко в бидоне, то обрезок трубы, то дохлого поросенка для собаки. Хозяйственный человек, запасливый, с хорошей закваской. А Владислав после тюрьмы никак отойти не может. То ему не подходит, это не нравится. Непонятно, как ему угодить?
Однажды Вера забылась и позвала Влада в сад, помочь обработать яблони от плодожорки. Плодожорки развелось в саду как демократов в России. Влад посмотрел на Веру удивленными глазами, потом отвел взгляд и спросил с привычным нахальством:
